Нургуль Ертаева в жакете, галстуке и цилиндре Dior Haute Couture
Невозможную красавицу, дипломированного юриста, интеллектуалку и мать четверых детей Нургуль Ертаеву с ее коллекцией Haute Couture мы хотели навестить еще несколько лет назад в Алма-Ате. Что-то помешало. А потом Нургуль вместе с мужем и кутюром в обитых тончайшим батистом коробках перебралась в Москву. У Жомарта здесь телекоммуникационный бизнес, а деятельная супруга налаживает логистику детских уроков, ремонтирует квартиру, жадно носится по театрам, заводит знакомства и совершает редкие, но меткие вылазки в свет. В черных брюках и расшитом цветами платье-топе Giambattista Valli Haute Couture — на ужин Damiani. В черном жакете Dior Haute Couture, надетом запросто, с джинсами и ботинками – на ужин к подруге Сати Спиваковой. Короткие черные волосы, талантливой лепки казахские скулы, осанка балерины, талия семнадцатилетней модели и умение долго, но политкорректно держать разговор с историком Николаем Усковым на тему ментальной разницы между Россией и Западной Европой... Пришествие Нургуль в Москву трудно не заметить. И я пошла к новенькой в гости.
Пока филиппинский повар, отчего-то говорящий по-русски, кормит нас пирожками с тыквой, узнаю следующее. Родилась и окончила школу в Семипалатинске, городе на Иртыше, где впервые в СССР провели испытание ядерной бомбы. Папа — крупный чиновник регионального значения, но для Нургуль он в первую очередь человек «читающий, мыслящий и думающий критично». Мама, в облике которой никогда не было мещанских излишеств вроде пяти колец на пальцах одной руки: «Ей от природы присуще чувство «недо-». Домашняя, уютная бабушка, по-казахски апа, в ситцевом платье, вязаном кардигане и с платком на голове. «Выдумывать, что я с детства была великой модницей, не хочу. И вообще, не верьте тем, кто говорит, что в школе знал всю историю Чарльза Уорта. Просто не верьте. Какой Уорт, если интернета еще не было?» В Семипалатинске дочь первого секретаря, одетая в Levi’s 501 и кеды с разноцветными шнурками из Югославии, все равно смотрелась экзотично. Остальное было сострочено на швейной машинке по выкройкам из «наше все» — журнала Burda Moden. Никаких чемоданов с аленькими цветочками из-за границы. «История с «Бурда Моден» была не потому, что родители не могли позволить себе лишнюю покупку, просто мне нравилось шить. Хотя тогда никто не делал акцента на моде, потому что не могли. Ну не было такой индустрии». Вместо сумок особо продвинутые на полном серьезе носили полиэтиленовые пакеты с иностранными буквами. «Я вышла с таким пакетом раз, вышла два, а потом папа меня спросил: «Почему ты ходишь с продуктовой сумкой?»
Нургуль Ертаева в костюме Dior Haute Couture и шляпке Hermes
По велению — нет, не сердца, а родителей, они в Казахстане истина в последней инстанции — Нургуль окончила юридический факультет Казахского государственного университета. И устремилась вверх. Начальник отдела по вопросам Байконура в Министерстве юстиции. Исполнительный директор «Казакстан темiр жолы», что-то вроде нашей РЖД. Замдиректора департамента в Минфине: «Кадровая политика государства тогда заключалась в том, чтобы давать дорогу молодым. Помню, мы встречались на межправительственных переговорах с сотрудниками Минфина РФ. С той стороны — опытные, взрослые люди, а мне всего двадцать шесть. Я не робела, и мне не казалось, что я менее профессиональна. Да, у меня не было их опыта, зато не было и закостенелости сознания». Вышла замуж, родила двоих детей, развелась — с карьеристками такое случается.
В тридцать пошла работать советником президента «КазМунайГаза». На волне карьерного успеха познакомилась с молодым финансистом Жомартом Ертаевым, и через два месяца рассудительная Нургуль послала карьеру к черту. «Мне говорили: «Так нельзя, ты его совсем не знаешь, карьерой не разбрасываются». А я видела, что у него глаза были — как бы вам точнее сказать? — не сальные. Два месяца каждую субботу мы летали друг к другу, он ко мне в Астану, я к нему в Алма-Ату. Это было больно и мучительно. По ночам не спали, потому что разговаривали. Да-да, разговаривали. Я не могла дышать, я была очень сильно влюблена. Присутствовала на совещаниях и ничего не понимала. Когда заходила к шефу, оставляла телефон в приемной, а сама сидела как на иголках и думала: «Сейчас позвонит». Я столь сильного чувства не испытывала никогда — ни в школе, ни в университете. Видимо, все, что во мне накопилось, в тот момент выплеснулось». Спустя два месяца Жомарт в шутку запер Нургуль у себя в Алма-Ате. Она так же в шутку позволила себя запереть. Шутят до сих пор, их дочерям одиннадцать и три.
Странно. Женщина с внутренней убежденностью, что она хоть каток «Медео» может сдвинуть с мертвой точки, и тут такой кульбит. В жены. Домохозяйки. Хранительницы очага. Нет, она еще разок, буквально на день, сходила во власть — в антимонопольный комитет Казахстана. Приложила карточку к турникету, прошла по длинным номенклатурным коридорам, оглядела свой кабинет и почувствовала, что эта комната сейчас разрушит все хорошее в ее новой семье. «Я ведь по натуре альфа-самец, и муж у меня альфа-самец, причем ярко выраженный. Если кому-то и логично уступить, пусть это будет женщина. При всем моем уважении к суфражисткам и феминисткам, природа женщины все же иная. Я в этой ипостаси очень счастлива. Счастлива, что сама пришла к этому пониманию».
Джамбаттиста Валли и Нургуль Ертаева на показе в Париже (2016)
Нургуль Ертаева с мужем Жомартом на дне рождения Сати Спиваковой (2016)
Приятным бонусом к семейному счастью стала возможность посещать кутюрные ателье. «Нет-нет, вы не подумайте, что у меня неограниченный бюджет, — спохватывается Нургуль. — Я не жена олигарха или чиновника, у которого деньги текут из крана. Не шейха Моза. И тем более не wannabe. Я весьма рациональный человек. Ничего не делаю на разрыв аорты, включая покупки, — мне некомфортно. Надо жить на выдохе, а не на вдохе. А то, знаете, вдохнул, купил, а что делать с этим платьем и где взять деньги на образование детей, не знаешь».
Семь лет назад она позвонила в Dior и на хорошем французском записалась на rendez-vous. Встретилась с главой кутюрного департамента Катрин Ривьер. Рассказала про себя — тогда еще никто не падал ниц перед новыми казахскими деньгами. Приятно удивила знанием истории дома. Ей показали архивы времен мятежного Гальяно. Потом принесли вещи из закромов. Нургуль — редкий случай — интересовала одежда не на выход, а pour la vie quotidienne, на каждый день — насколько это применимо к кутюру. Жакеты, брюки, пальто. «Я сказала мужу: «Ты все равно даришь мне украшения. За эти деньги мы можем позволить себе небольшое кольцо. Можно я куплю жакет вместо него?» А он: «Вот твой бюджет, ты вольна распоряжаться им как хочешь».
Не музыка ли подобные речи? Разумеется, она распорядилась. Купила идеальный белый жакет. Потом еще один. Договорилась с Dior, что составит список вещей, которые очень хочет, но сразу не может купить. Личный wish list. Вещи забукированы на имя мадам Ертаевой, и в этом списке она постепенно, по мере появления финансовой возможности, ставит галочки. На данный момент невыполненным остался всего один пункт. Дело в том, что Нургуль едва ли не единственная заказывает только старого Гальяно. Ни одной вещи Рафа Симонса. «Наверное, неприлично так говорить после того, как Раф ушел, но это была моя позиция. Внятная и озвученная. У каждого свое восприятие кутюра. Для меня цена изделия должна быть оправдана ручным трудом, уникальностью — как труд художника, гобеленщика, ювелира. А Раф для меня, при всем своем очевидном таланте, был каким-то вторжением улицы в искусство. Я могу быть неправа. Это ведь сродни спору о современном искусстве. Вот Марсель Дюшан утверждал, что искусство надо рассматривать в контексте. Писсуар вне музея — это писсуар, а в музее — уже произведение искусства. Но так ли это? Если бы Дэмиен Херст не придумывал столь изощренные названия своим черепам и формалиновой акуле, заняли бы они место в мировой сокровищнице искусств?»
Нургуль Ертаева в платье Dior Haute Couture и туфлях Manolo Blahnik
Когда Раф ушел, Нургуль получила от французов эсэмэску: «Это все-таки случилось». Зато Гальяно — буйная фантасмагорическая смесь Японии, России, Персии, царь формы, бог избыточности — охвачен ею в полной мере. Другое дело, что избыточность не означает «неносибельность». Ведь кутюр на то и кутюр, чтобы адаптировать его под клиента. У Нургуль есть платье из японской коллекции Джона, похожее на фигурку-оригами. Платье, которое на подиуме подавали как пышное и очень нарядное. Она отказалась от сложносочиненной нижней юбки, заменив на юбку-карандаш. «Хвост» и оригами остались. Замысел гения не пострадал, а цена упала втрое.
В Chanel она пока заказала единственную вещь. Говорит, что шла к ней долго. «Шить в Chanel немыслимо дорого. Я видела платье за двести восемьдесят тысяч евро, с эффектом 3D, основой которого были перья, уложенные в разных направлениях». Такому платью будет хорошо в музее, под пуленепробиваемым стеклом, но Нургуль хочет носить свои вещи. Она дисциплинированно ездила на показы. Ничего не покупала, зато откладывала — как студенты откладывают на айфон. В итоге приобрела самую, на ее взгляд, достойную вещь: черное пальто, вытканное как гобелен, с впайкой кристаллов. Куда надела? На следующий показ в знак благодарности, а еще на ужин в Лондоне, на обед в Москве и еще много куда. «Я легко отношусь к вещам, они работают на меня. Другое дело, что я не отношусь к ним небрежно. Я ни к чему в жизни не отношусь небрежно. Известно, что ручная работа чувствительнее, чем машинный шов. Кутюр нельзя даже хранить на вешалках, он слишком тяжелый. Только в коробках. Я в них просверливаю дырки для вентиляции».
В своем кутюрном путешествии она делала остановки и у красавца Стефана Роллана (заказала красное архитектурное платье), и у харизматика Джамбаттисты Валли. К Валли Нургуль поехала сразу после путешествия по Амальфитанскому побережью, где вдруг полюбила яркие цвета. Очень себе удивилась, когда купила желтый жилет и короткие шорты в тон: «Возможно, это была истерика уходящего времени, но знаете... Я всегда ощущала себя женщиной-осенью, а тут вдруг — девочка-весна. Это настроение очень понравилось мужу, а я все-таки живу с оглядкой на настроение близких мне людей».
Нургуль говорит со мной об узкокроенном мире кутюра как о личностях и очень хорошо, как только восточные люди умеют, чувствует мельчайшие психологические нюансы. Giambattista Valli дом более интимный, чем Chanel и Dior. У него нет возможности присылать за ней водителя, помнить дни рождения детей и прочие судьбообразующие даты, но за платьями стоит трудоемкая ручная работа.
Нургуль Ертаева с сыном Темирланом в Алма-Ате (2012)
На ужине Chanel в Giambattista Valli Haute Couture в Париже (2015)
Я пытаюсь понять Нургуль Ертаеву. Кажется, в ней живут очень разные персонажи. Вот Оскар Уайльд, денди и эстет, как сама Нургуль, которую мы сняли в черной шляпке. Когда Уайльд умирал в замшелом номере крошечной французской гостиницы, он сказал: «Или эти обои добьют меня, или я их!» Утонченный Оскар требует все новых эстетических удовольствий. И вдруг в Нургуль просыпается рачительная музейная работница, выросшая в семье, где осуждали вещизм. «Come one, — говорит музейная работница. — У тебя уже есть туфли, и не одни, тебе их век не сносить. И платье есть. И жакет». И Нургуль согласно кивает. «А потом меня снова донимает Уайльд. Вижу что-то красивое и влюбляюсь, ничего не могу с собой поделать. Это вечный конфликт восточного и западного типа мышления, как в книге «Быть или иметь» Эриха Фромма. Ведь можно по-восточному просто созерцать цветок. Либо, как на Западе, непременно его сорвать и поставить в вазу».
А еще в ней скрывается профессор Хиггинс, который любит всех учить, улучшать, облагораживать. Такой мощный профессор Хиггинс, что он уже становится профессором Преображенским. Ему бедную Элизу Дулиттл хочется не просто облагородить, а полностью переделать. На моих глазах открываются такие культурологические глубины, что становится неловко за свое прагматичное отношение к моде: «долго ли — коротко ли», «black tie — коктейль», «идет — не идет», «класс — жуть». Передо мной женщина, которая вела на казахском радио «Классика» программу «Игра в бисер с Нургуль Ертаевой». У нее был час в неделю, чтобы вышивать по своим правилам. Она обращалась с аудиторией, как с кутюрным заказом — только ручная работа. Культура интересна ей не меньше, чем высокий индпошив, хозяйка батистовых коробок не видит в этом никакого конфликта. Она до сих пор играет в слова как в бисер. Цепляет какое-то слово, хоть «белый», и давай искать к нему ассоциации. «Я даже думала о том, чтобы расхрабриться и что-нибудь написать, но всем нам мешает сидящий внутри Пушкин или Набоков, этот встроенный радар хорошего вкуса. Мне тоже не хватает наглости взять перо в руки. Страшно завидую людям, которые уверены в том, что они писатели. Но если бы во всех жил этот страх, не было бы после Пушкина ни Толстого, ни Веры Пановой. Может быть, когда-нибудь я тоже...»
На день рождения муж подарил ей книгу стихов и шахматных партий Набокова с автографом автора. Известно, что Владимир Владимирович не удостаивал своей подписью никого, кроме жены Веры. Но для немецкого журналиста Дитера Циммера, снявшего про него фильм, сделал исключение. За редчайшей книгой Жомарт гонялся полгода и в итоге настиг на аукционе в Канаде. «Мне было приятно, что все эти полгода муж про меня думал. Надеюсь, он думает обо мне всегда, — с кокетством оговаривается Нургуль, — но в истории с книгой он целенаправленно искал то, что способно меня порадовать».
В этой семье Haute Couture, как и все материальное, не считается подарком. Подарок — это когда в двенадцать ночи в свой день рождения Нургуль делает вид, что идет спать, а Жомарт вдруг зовет ее послушать Вивальди — он пригласил скрипичный квартет. В другой раз привез с фестиваля в Авиньоне двух португальских цыган. Однажды в Алма-Ате Нургуль ехала домой и краем глаза из машины заметила билборд с картиной «Японский мостик» Моне и надписью «Тебе одной, моя любовь»: «Я почему-то сразу поняла, что это мне. Хотя там не было моего имени. Дело в том, что в одном из интервью казахскому Harper's Bazaar на вопрос «Ваша мечта?» я ответила: «Японский мостик». Вообще-то я больше люблю Брейгеля и Модильяни. Не знаю, почему я тогда назвала Моне, залетело на секунду, как пуля. И вот спустя несколько лет муж это вспомнил. Я приезжаю домой, улыбаюсь, а Жомарт говорит: «Только сегодня повесили, я боялся, что пролетишь мимо и не заметишь. А еще больше боялся, что не поймешь».
Конечно, она поймет. Нургуль преклоняется перед кутюрным богом, а он, как известно, в деталях.
После показа Chanel Haute Couture в Giambattista Valli Haute Couture в Париже (2012)
Нургуль Ертаева с дочерью Адиной в Дубае (2010)