Светлана Машкова, 33 года, воспитательница детского сада из Новороссийска. Вернее нет, изначально москвичка, но приехала в Новороссийск отдыхать, влюбилась в хорошего парня, работающего программистом, да и вышла за него замуж. И если верить ее словам, то он лучший человек на земле и самый великий на свете программист, главнее Стива Джобса и Билла Гейтса, только не миллиардер совсем. И выйти за него замуж — счастье!

И у них родились дети. Трое. Илюше сейчас тринадцать лет, Ане десять, маленькому Ване пять. И они — счастье. С ними можно провести всю жизнь, каждое мгновение, ни на минуту не расставаясь, разве только, чтобы пойти на работу.

Самую лучшую в мире работу — воспитательницей с детьми.

А тут еще море, тепло, цветы, плоды, горы… Небо, полное звезд…

По какому-то счастливому и врожденному складу своего характера Светлана была как будто бы генетически предрасположена к тому, чтобы быть счастливой от всего этого — от мужа, от детей, от работы, от моря, от гор…

Но счастье от всего этого невозможно было испытывать с тех пор, как у Светланы на шее и глубоко в груди вспухли и воспалились лимфатические узлы. Это больно.

Светлана жила в лучшем на земле месте, с лучшим на земле мужчиной, родила лучших на свете детей, но не могла чувствовать от этого счастья, потому что счастье заслонялось болью.

Вот почему она хотела онкологический диагноз. Чтобы онколог поскорее вылечил ее или убил, потому что невыносимо быть самым счастливым человеком на земле, но не чувствовать своего счастья, при том что вот оно — его можно увидеть, можно услышать, можно пощупать, можно описать, но нельзя почувствовать от того, что боль заслоняет его. Вот почему Светлана мечтала, что однажды ей скажут: рак. И начнут уже лечить.

От нее отказался ЛОР, отказался хирург, отказался дерматолог. И Светлана думала: ну, к онкологу же мне, к онкологу, когда уже онколог?

Ей вырезали, чтобы отправить на биопсию, лимфатические узлы на шее. А Светлана ждала свои стекла и думала: ну, это же должен быть рак. Если у всех в моей палате нашли уже рак, то должны же найти и у меня. Найдите же его скорее. И давайте лечить.

И муж Светланин сказал совершенно спокойно: должно быть, рак — такая егоза, как ты, не может же не нарваться на какую-нибудь редкую онкологию.

Светлана ждала. Однажды в палату вошел доктор и сказал: лимфома Ходжкина, рак крови.

«Уфф! — сказала Светлана. — Это лечится?»

«Лечится».

«Прекрасно. Ну, и давайте лечить!»

Светланина мама в Москве пыталась еще как-то не верить, потому что многим людям свойственно не верить, что их дети больны опасными болезнями, а Светлана говорила: «Да рак это, рак, мамочка. Не надо ничего перепроверять, надо скорее лечить».

Она была так воодушевлена своим диагнозом, так настроена на скорейшее выздоровление, что дети даже не поверили объяснениям про серьезность ее болезни. Поверили только, когда у Светланы стали выпадать волосы.

Когда она уезжала лечиться в Москву, дети повисли на ней посреди прихожей и изо всех сил умоляли не уезжать. Она бы не смогла уехать от них, если бы это был не рак. Вот почему хорошо, что рак.

Она прошла химиотерапию. Осталась лучевая терапия. Лимфома Ходжкина так лечится. Вылечивается совсем. Только к концу года в государственных клиниках на лучевую терапию кончаются государственные квоты. Вылечиться Светлане теперь можно только за деньги. А денег нет. Такому счастливому человеку зачем вообще деньги, если только не на лучевую терапию?

Поэтому помогите ей. Она в одном шаге от выздоровления. В одном шаге от возвращения домой, где — счастье.

Текст: Валерий Панюшкин

Фото: Евгения Свиридова