Его необъяснимый дар предвидения создал пугающий мистический ореол, вызывал яростные нападки официальной науки. Мессинг был для неё гвоздём в ботинке – ни выдернуть, ни привыкнуть. Проще объявить если не шарлатаном, то мистификатором. И хотя над его феноменом ломал голову даже Эйнштейн, самой большой загадкой он был сам для себя…

«Человек не должен знать будущего. Такое знание может стать фатальным» — Мессинг

В Берлине начала XX века Мессинг открыл в себе телепатический дар. Он стал одной из самых загадочных фигур ХХ века. Его необъяснимый дар предвидения создал вокруг него пугающий мистический ореол. Вызывал яростные нападки официальной науки. Он был для неё гвоздём в ботинке – ни выдернуть, ни привыкнуть. Проще объявить если не шарлатаном, то мистификатором. И хотя над его феноменом ломал голову даже Эйнштейн, самой большой загадкой он был сам для себя…

Предвидения мессира

Сегодня о нём известно (или кажется, что известно) многое. Кроме, конечно, моего впечатления. И я вполне мог бы оставить его для «личного пользования», если бы не чувство раскаяния. Помню, как я иронично улыбнулся, когда он назвал некоторые ожидавшие меня впереди события. Ни изданная в Париже книга, ни сожжённый дом, ни внезапное соприкосновение со смертью и как-то причастный к этому азиат – всё это не могло иметь ко мне никакого отношения! Должно быть, он перепутал мою жизнь с чьей-то. Чего не бывает?!

Теперь, спустя годы, когда всё уже случилось (был даже азиат, подошедший ко мне на улице с недобрым предупреждением…), я могу оценить ту деликатную осторожность, с которой Мессинг предостерегал меня. Не хотел пугать. Тогда я ему не поверил. Моё будущее казалось мне чем-то вроде беспроигрышной лотереи. Он знал, что это не так…

Вот выдержки из написанного. Я дополнил их некоторыми фактами, ставшими мне известными из публикаций о нём лишь теперь. И многое, непонятное мне тогда, сегодня объяснилось. Время в нашей памяти всегда настоящее. Таким и оставил его.

О Мессинге...

Он не любит выходить на улицу, ездить общественным транспортом, переходить улицу. Крайне редко подходит к телефону. Одиночество определено ему свыше. Такова цена его дара. Укрывшись на 14-м этаже в своей двухкомнатной квартире на улице Герцена (ныне – Большая Никитская), он может наконец снять пугающую всех маску и расслабиться.

С головой уходит в книги и статьи о животных. (У меня до сих пор цела его книга «Зоопарк в моём багаже» Дж. Даррелла.) Особенно – о дельфинах с их загадочным интеллектом, способностью приходить на помощь тонущим людям, словно уловив импульсы их страха и отчаяния. Уверен, что они общаются телепатически, и он мечтает мысленно «поговорить» с ними. Другая его слабость – детективы. Он глотает их с доверчивостью ребёнка, хотя вряд ли самый захватывающий детектив может сравниться с его собственной жизнью…

Какой он?

Порывистый, 75-летний, с внешностью полубезумного музыканта и реакцией фехтовальщика, он стремительно выходит на сцену и резко бросает любому, вызвавшемуся из зала: «Думайте! Думайте о том, что я должен сделать!»

Иногда он прикасается к человеку, давшему ему мысленный приказ, иногда – нет. Часто работает с завязанными глазами. Идёт в зал, ведомый чужой мыслью, как лучом локатора. Но как же тонка эта мысль! Единственно нужная в целом хоре «голосов», звучащих в его мозгу. Господи, какой галдёж!.. Мысли зала сливаются. Кто-то пытается сбить его, мысленно диктуя глупость, непристойность…

Он мечется от ряда к ряду, что-то отрывисто шепчет, иногда вскрикивает и вдруг застывает, как гончая в стойке. Затем быстро подходит к нужному ряду и, найдя задуманного индуктором человека, абсолютно точно выполняет задание. Так, следуя мысленному указанию, он отыскал спрятанные в зале шахматы, расставил фигуры соответственно этюду, который знал лишь индуктор-шахматист (и жюри), и поставил заданный мат в два хода. И никто в зале не мог даже предположить, что Мессинг прикасается к шахматам впервые в жизни.

На мой вопрос, случается ли ему не выполнить задание, Мессинг отвечает:
– Крайне редко. И лишь частично. Трудности возникают с нелогичным, абсурдным заданием. Например, однажды, выполняя мысленный приказ, я подошёл к одному из зрителей, снял с его руки часы и, положив их на пол, занёс над ними ногу. Затем, обратившись к жюри, принёс свои извинения: «Я не могу раздавить их, как того требует задание. Это не моя вещь».

Но случалось кое-что и похуже...

Как тогда, на гастролях в Перми… Задание было на редкость простым: найти в зале определённую женщину, достать из её сумки паспорт и со сцены назвать её имя. Он легко сделал это. Но тут вдруг из паспорта выпала фотография. Мессинг поднял её, улыбнулся: «Какой красивый офицер. Совсем ещё мальчик!»

Внезапно судорога исказила его лицо. Он вскрикнул. Схватился за сердце. Мгновенно дали занавес…

Он и теперь болезненно морщится, вспоминая об этом.

– Что это было?

– В тот момент, когда я смотрел на фото, я увидел, как мальчика только что убили.

Меньше чем через месяц женщина получила с фронта похоронку. И день, и час гибели её сына точно совпали с моментом «видения» Мессинга…

Этот дар проскопии (предвидения) он обнаружил в себе даже раньше, чем способность слышать чужие мысли и мощную силу внушения.

Сколько раз он проклинал свой дар!

Сколько же раз он проклинал свой дар! Неизбежность, которую не мог обойти, несчастья, что не мог предотвратить…

Как тогда, с Аидой…

Эту трагедию в ноябре 2004 года пересказал Алексей Филиппов в журнале «Караван историй»:

«Ему пришлось выносить её из вагона на руках. Болезнь безжалостно наступала, но она отказывалась ложиться в больницу, и врачи приходили к ним домой. В один из таких визитов академик-онколог Николай Блохин стал уверять его, что отчаиваться не надо, что болезнь может и отступить, даже в таком состоянии у пациентов, случается, наступает ремиссия, и они живут ещё долгое время… Он не дослушал, голос сорвался в фальцет:

Не говорите чепухи! Я не ребёнок, я Вольф Мессинг! Она не поправится… Она умрёт второго августа 1960 года в семь часов вечера.

Так и случилось. Минута в минуту…

Первые девять месяцев одиночества едва не свели его с ума. Он никого не хотел видеть, редко отвечал на телефонные звонки. Жизнь утратила смысл. Мир сузился до стен крохотной квартиры на Новопесчаной, где на стенах висели его дипломы, на полках стояли сувениры, привезённые со всех концов страны, подаренный кем-то белый кубинский коралл, каравелла «Санта-Мария»…

А в углу жил обитый кожей и железом, запертый на ключ деревянный сундучок. С ним он не расставался и во время своих поездок. Что в нём, не знал никто. Его сокровища? То, что они существуют, ни у кого не вызывало сомнений: гонорары Мессинга были очень высокими, да и огромный бриллиант, сверкавший на пальце, говорил о том же…

Они с Аидой прожили в этой квартире с 1954 года. После нескольких лет скитаний по опостылевшим гостиницам. Она умела и эту их неустроенную жизнь наполнить домашним теплом и уютом...

Любовь Вольфа Мессинга

Он вспоминал их первую встречу в Новосибирске в 1944 году. После выступления к нему подошла молодая женщина и сказала, что его ведущая не обладает необходимым шармом, да и одета недостаточно строго:

- Я бы всё повела не так.

-Ну вот и приступайте, – сказал Мессинг…

Теперь все его «Психологические опыты» начинались со вступительного текста, в котором упоминались опыты Павлова и Сеченова. Текст был специально написан Аидой Раппопорт.

Вскоре он объяснился ей в любви… Он никогда не был аскетом. Женщины в его жизни появлялись и раньше. И исчезали. Всех влекли его слава и деньги. И он без сожаления расставался. С Аидой было иначе. Она стала для Мессинга всем – женой, другом, секретарём, ассистентом.

С ней он обрёл свой дом, где можно было наконец скинуть маску и стать самим собой. Она окутала его такой любовью и заботой, каких он не знал прежде. И он, как мальчик, охотно слушался её во всём. Лишь иногда, словно что-то вспомнив, распрямлялся, становясь в позу, и резким скрипучим голосом заявлял: «Это говорит тебе не Вольфочка, а Мессинг!»

Жизнь его стала размеренной, нормальной, как у всех. От прежней остался лишь режим, которому он не изменял. Утром – чашка кофе, яйцо всмятку с куском чёрного хлеба. Прогулка с двумя собаками. Днём – запоем читал. Перед выступлением непременно полчаса спал.

И по-прежнему очень боялся гроз…

Без Аиды

Без Аиды всё рухнуло в пустоту. Монотонное, сводящее с ума существование в четырёх стенах, где всё было наполнено её присутствием, каждая вещь хранила её прикосновение. Где ему постоянно слышался её голос: «Вольфочка!»

И вот пришло время переезда в элитный кооператив на Герцена, где они с Аидой должны были жить вместе с «народными» и «заслуженными». (Сам он стал «заслуженным» в середине 60-х и очень гордился этим, хотя прежде, втайне уязвлённый долгим невниманием, любил говорить, что само имя «Мессинг» уже – звание…)

Грузовик давно ждал внизу, а он всё бродил из угла в угол, не решаясь спуститься. Это было выше его сил. Словно предательство. Зачем ему без неё этот новый дом?! Старинный спокойный район с изящными особняками посольств… ей так хотелось здесь жить! Артистический магазин «Маска» на первом этаже – как напоминание. Чтобы не забывал теперь, оставшись один, постоянно носить её…

Проклятое одиночество!

Господи, за что?! Но разве не сам он когда-то говорил старому знакомцу Чернову (есть воспоминания Вадима Чернова, участника создания книги Мессинга):

«Жить — это значит всё время терять, терять! Отца, мать, братьев, жену, друзей… И теперь я совершенно один! Впрочем, я всегда был одиноким и, знаешь, не очень уж страдаю от этого. Посмотришь на звёзды, и всё становится на место. Одинокими не становятся. Одинокими рождаются!»

Детство...

Родился Мессинг под знаком Девы, 10 сентября 1899 года в еврейском местечке Гура-Кальвария, в предместье Варшавы. Десяти лет от роду поразил родителей предсказанием, что через два дня сдохнет их корова и сгорит дом в соседнем селе. Отец наказал его за дурные фантазии. А через два дня корову убил взбесившийся бык и дом действительно сгорел… («С этого часу меня считали не совсем нормальным. Может быть, то и правда. Но что есть нормальность? Вы знаете?»)

Луна притягивала его. Ночами он вставал и шел на ее властный зов. Отец боролся с его лунатизмом варварским способом – ставил возле кровати корыто с ледяной водой. Вольф попадал в него ногами, шок! – и он просыпался. Но все тщетно. В лунные ночи мальчик снова вставал, чтобы идти… Куда?!

Было решено отдать его в хедер – учиться на раввина. Из хедера Вольф сбежал. Без денег, без еды сел в поезд, который шёл в Берлин. Именно здесь, в вагоне, неожиданно проявился ещё один необычайный дар юного Мессинга.

"Увидев, что идёт контролер, – рассказывает он,– я со страху забился под лавку, надеялся, что он не догадается туда заглянуть. Но он заглянул. И осветил меня фонариком. Лицо у него стало довольным, ведь он поймал зайца! Тогда, сам не знаю почему, я поднял с пола какую-то бумажку и молча протянул ему, изо всех сил желая, чтобы он принял её за билет. Контролёр послушно пробил её компостером и изрёк: "Странный ты мальчик. С билетом и под лавкой. Места же есть…", - вспоминал Мессинг.

Так впервые проявилась у него, бессознательная ещё, сила внушения, которая не раз спасёт ему жизнь. Она поражала самых скептичных. Как это было, например, в Англии, где он усыпил всех профессиональных гипнотизёров, которые собрались, чтобы разоблачить его.

В Берлине

Берлин стал для Мессинга городом открытия многих загадочных свойств его организма. И первых телепатических сюрпризов…

– Вольф Григорьевич, объясните всё же, как это у вас происходит? Как «выглядит» чужая мысль? Отличаются ли для вас мысли на разных языках, и если да, то чем?

– Мысли других людей для меня – образы. Я не столько слышу, сколько вижу их. Какое-то место, какое-то действие человека. Образы эти имеют и цвет, и глубину. Как если бы вы вспоминали что-то, но… не из вашей жизни. Поэтому для меня не важно, на каком языке думает человек.

В первое время в Берлине, обнаружив в себе эту способность, я очень полюбил бродить по рынку. Где ещё вы встретите столько разных людей! Где ещё можно так незаметно быть пристально внимательным, как не в толпе? Помню одну пару. Они брели между рядами, и у них был очень подавленный вид. Чувствовалось, что мысли их далеко. Я незаметно наблюдал за ними. Внезапно в мозгу вспыхнула яркая картина: больная девочка в постели. Я отчётливо увидел её бледное лицо…

Проходя мимо этой пары, я сказал вслух: «Не тревожьтесь. Ваш ребёнок поправится». Они остановились как вкопанные. Не знаю, что сильнее выражали их лица – страх, изумление или надежду. Именно тогда я вдруг осознал, что благодаря этой способности слышать мысли других смогу помогать людям. Особенно тем, кто остро нуждается в поддержке.

Он это и делал всю жизнь. Не ожидая ни от кого благодарности. Слишком хорошо знал людей, читая в их душах. Никто не любит тех, кому чем-то обязан. А нередко за помощь воздают и ненавистью.

Успеха не прощают...

Ему аплодировала страна, но атмосфера зависти была плотной – ведь успех не прощают. Поразительным выступлениям сопутствовали обвинения в мистификации и мошенничестве и, конечно же, яростные разоблачения «экспертов». Раздавались они даже со страниц относительно либеральной «Литературки», где Мессинга исправно и неустанно «выводил на чистую воду» профессор-физик Александр Китайгородский.

Как и всё необъяснимое, жутковатый дар Мессинга рождал у многих естественную защитную реакцию – скепсис. Его это всегда расстраивало. Вот как он сам говорил об этом:

Мне неприятно, когда меня считают шарлатаном и обманщиком. У меня нет ни хитроумных приборов, как у Кио и других иллюзионистов, ни сверхразвитой ловкости пальцев, как у Ашота Акопяна, не прибегаю я к шифрованной сигнализации с тайными помощниками. Я не фокусник, не артист, хотя выступаю на эстраде и в цирке. Многие свойства своего мышления я сам не понимаю. Я был бы рад, если бы кто-нибудь помог мне в этом разобраться.

Никто не помог. Даже в начале 70-х, уже наполненных столь яркими образами «Мастера и Маргариты», что многие и не сомневались в их реальности (зловещая фигура «иностранного артиста», «мессира» Воланда невольно ассоциировалась с именем «Мессинг» – тоже иностранец, артист с пугающей внешностью), когда в стране началось повальное увлечение мистикой и парапсихологией, учёные, ставившие эксперименты по телепатии, словно не замечали его феномена…

Конечно же, замечали! Но кому хотелось рисковать своим реноме, всерьёз занявшись исследованием странного эстрадного артиста?

– Нередко, чтобы узнать задание, вы дотрагиваетесь до руки человека. Это даёт повод таким яростным обличителям телепатии, как профессор Китайгородский, утверждать, что ваш дар – не более чем умение улавливать незаметные идеомоторные сокращения мышц руки или лица и по ним догадываться о мысленном приказе. Словом – некая «ловкость рук и никакого мошенничества».

– Если я прикасаюсь к человеку, мне гораздо легче проводить телепатический сеанс, так как я «отделяю» его мысли от постороннего фона. И это не просто фон, а целый оркестр у вас в голове, где каждый инструмент играет, что ему вздумается. Но, чтобы знать, о чём думает человек, контакт вовсе не обязателен. И я непременно показываю это в своих выступлениях. Я покидаю зал, где в это время сами зрители под контролем жюри определяют для меня задание. Затем возвращаюсь и выполняю его.

– Вы обычно просите завязать вам глаза. Для чего? Чтобы не упрекали в угадывании по идеомоторике?

– Да нет же… Просто мне гораздо легче работать, когда я не вижу зала. Зрительные помехи лишь затрудняют приём чужой мысли…

– Мужчины или женщины, блондины или брюнеты, старые или молодые.… Есть ли тип человека, с которым вам труднее осуществлять мысленный контакт?

– Существенной разницы нет. Труднее, пожалуй, с теми, кто, вольно или невольно, отвлекается от основной мысли, которую должен передать мне. Легко с военными, они люди весьма собранные. Быстрее и легче улавливаю мысли глухонемых – они воспринимаются более яркими и чёткими образами. Но я, наверное, никогда не смогу детально объяснить, как происходит телепатический контакт. Для меня здесь столько же неопределённого, сколько и для вас. Попробуйте попросить слепого описать его мир!