На 70-летие Леонид Утёсов читал ему стихи и называл «одесситом». Чуковский вынужденно улыбался. Для кого-то Одесса, может, и жемчужина у моря, но для Коли Корнейчука она была пыльной, гогочущей толкучкой, пристанищем пошлости и суеты. Он называл её «омерзительным городом» и мечтал смыться оттуда поскорее. Коля Корнейчук был сыном потомственного почётного гражданина Одессы, студента Петербургского университета Эммануила Левенсона. Незаконнорожденный, со словом «байстрюк» он познакомился гораздо раньше пера и чернил. Отца своего ни Коля, ни его старшая сестра не помнили, но он помогал деньгами. Корнейчук – фамилия матери: начав печататься, он сделал из неё полноценный псевдоним.

В 1917 году Горький предложил Чуковскому организовать публикацию детской литературы при его издательстве «Парус». Трясясь в купе поезда, Алексей Максимович сложил на столике два кулака, умостил на них голову и предложил: «Поговорим о детях». Ехали к Репину за рисунками для издательства, по дороге набросали программу и редакционный план нового издательства. В следующем году выпустили детский сборник «Ёлка» перед самым Новым годом. В составителях значились Александр Бенуа и Корней Чуковский, писали Горький и Саша Чёрный, делал рисунки Юрий Анненков, а Мстислав Добужинский нарисовал на всю страницу сетку шаржей на тогдашних общественных деятелей.

«Крокодила» Корней Чуковский создал так. Они возвращались из Хельсинки с сыном Колей, тот приболел, и утешая его в дороге, под стук колёс отец стал начитывать ему: «Жил да был Крокодил, // Он по улицам ходил, // Папиросы курил, // По-турецки говорил». Чуковский писал, что в тот момент очень переживал – не только о болезни сына, но и о том, что тексты для детей не шли. Но вот оказалось нужным отвлечь ребёнка, и прорвало. «“Как ты смеешь тут ходить, // По-турецки говорить? // Крокодилам тут гулять воспрещается”. // Усмехнулся Крокодил // И беднягу проглотил. // Проглотил с сапогами и шашкою». Юрий Тынянов позже назвал «Крокодила» переворотом в детской литературе: «Лилипутская поэзия с однообразными прогулками героев, с их упорядоченными играми, рассказом о них в правильных хореях и ямбах была сметена, возбудив шум, интерес, удивление, как то бывает при новом явлении литературы».

Их творческое объединение в 1920-х годах стало издательством «Радуга». В 1921 году Юрий Анненков проиллюстрировал «Мойдодыра», рисунки идеально дополняли текст Чуковского и сопровождали его следующие двадцать переизданий. Сергей Чехонин впервые проиллюстрировал «Тараканище». В «Радуге» дебютировали Агния Барто и Вера Инбер, Борис Житков и Евгений Шварц. До 1926 года тут выходили все поэмы Корнея Ивановича, пока не началась борьба с «чуковщиной». В феврале 1928 года в «Правде» выступила Надежда Крупская: «Такая болтовня – неуважение к ребёнку. Сначала его манят пряником – весёлыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдёт бесследно для него. Я думаю, “Крокодила” ребятам нашим давать не надо».

То выступление Крупской было не первым разочарованием Чуковского в писательстве. Ещё в начале века в своей английской командировке, куда он был отправлен как единственный знающий язык корреспондент газеты «Одесские новости», Чуковский почувствовал хрупкость профессии. Сразу по приезде понял, что от «Самоучителя английского языка» Олендорфа, по которому он постигал английскую речь, никакого прока на деле нет. Его лондонские тексты хоть и выходили в Одессе и Киеве, но писались с большим трудом, гонорары скоро перестали поступать, молодую жену пришлось отправить домой, а самому переписывать каталоги в Британском музее, чтобы заработать хоть что-то. Зато наконец практика настоящего английского. Результатом издания сатирического журнала «Сигнал», который появился после манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка» 1905 года, коим Николай II даровал гражданам Российской империи в том числе свободу слова, стал арест Чуковского по обвинению в оскорблении государя императора. Целых девять дней он провёл в околотке.

Чуковский больше всего хотел видеть себя литературоведом. Некрасова он исследовал всю свою жизнь, благодаря чему из небытия явились запретные и неизвестные стихи поэта. Огромный труд, начатый ещё в 1917 году, он закончил аккурат перед началом борьбы с «чуковщиной». Монография «Мастерство Некрасова» вышла в 1952 году, а спустя ещё десять лет автор получил за неё Ленинскую премию. Он писал о Чехове, Бальмонте, Блоке, Сергееве-Ценском, Куприне, Горьком, Арцыбашеве, Мережковском, Брюсове. Однако из литературоведов ушёл ещё до «Крокодила».

И все-таки не по дороге из Хельсинки родился детский поэт Корней Чуковский. Своей родиной он называл финское местечко Куоккала, ныне – Репино, Курортный район Санкт-Петербурга. Они бежали сюда с женой Марией из душной мещанской Одессы. Окружение было таким, что не стать писателем Чуковский просто не мог. Жизнь в дальнейшем показала, что если ты писатель, ты одинаково хорош в любой из волнующих тем. Главным в Куоккале было содружество детей и взрослых, отсюда пошла традиция Чуковских костров, его неудержимого балагурства, понимания, что дети не только утешение, но основное содержание жизни. Что с ними можно быть на равных и во взрослости, и в детскости. У них был свой палаточный кинотеатр и театр. Причем когда приезжали столичные звёзды поставить что-то своё, но домашнее, спектакли проваливались, а вот если играли дети – сцена звенела. В Куоккале он стал издавать журнал, с которым прожил всю жизнь – «Чукоккала»: сатира для своих. По воскресеньям съезжался артистический люд. Не только к Чуковскому ехали, но и к Репину, жившему неподалёку. Горький был частым гостем, Шаляпин, Николай Евреинов, Леонид Андреев, Владимир Короленко. Маяковский именно тут сочинял своё «Облако в штанах», сидя в траве под забором дома Чуковских. Неподалёку жил Шкловский, весьма потворствовавший местному озорству, недаром его отец был директором частной гимназии в Петербурге, куда принимали всех хулиганов, изгнанных из казенных заведений.

Его старшая дочь Лида родилась в Санкт-Петербурге в 1907-м, сын Николай – в следующем, Борис родился там же спустя ещё два года. Во время расцвета детского периода он сам себя называл «всесоюзной мамкой» – письма от детей в ответ на свои стихи и выступления он получал мешками. Младшая дочь Мурочка родилась в 1920 году. Ей он посвятил свои самые лучшие стихи, она была его другом и музой, смешной и нежной, с чутким сердцем и живым умом. «Папа по саду пойдёт, // Папа с дерева сорвёт // Маше – гамаши, // Зинке – ботинки, // Нинке – чулки, // А для Мурочки такие // Крохотные, голубые, // Вязаные башмачки. // И с помпончиками!» Она была не только источником вдохновения, но и соавтором своего великого отца. В те счастливые для них десять лет её жизни он написал свои лучшие произведения. Записывал следом за ней словечки, из них появилась собака Авва у доктора Айболита и название острова Лимпопо – так звучало первое длинное слово, произнесённое Мурочкой.

Несмотря на бешеную популярность отца, времена были довольно голодные, четверых детей прокормить было трудно. Первый раз Мура заболела в семь лет: аппендицит. Ослабленная, она долго поправлялась, и это сводило Чуковского с ума. Он боялся, что она не выздоровеет, или выздоровеет, но заболеет снова. Это стало похоже на наваждение. Но беда приходит с компанией – как раз началась война с «чуковщиной», измотавшая Корнея Ивановича. Он отрёкся от своих детских стихов и пообещал партии впредь писать более советскую литературу для детей. Он даже придумал новой поэме название – «Весёлая колхозия».

В 1929 году Мурочка заболела туберкулёзом, это произошло практически одновременно с его отречением – Чуковский принял это как наказание. Мысль, что дочь умрёт, была невыносимой. В 1930 году осенью её повезли в знаменитый костно-туберкулёзный санаторий в Крым. К следующему лету ей вроде бы полегчало, родители забрали ребёнка в съёмную квартиру неподалёку, но в октябре ей стало снова плохо, а 10 ноября Мурочка умерла. Её похоронили на старом Алупкинском кладбище. Могилу можно навестить до сих пор, она расположена рядом с главным входом по дороге к кладбищенскому храму – простой железный крест, подписанный её детским именем.

Счастье Корнея Чуковского, прожившего более чем трагическую жизнь, в том, что он находил силы её продолжать. Просто, искренне, с болью на душе, с непреходящим чувством вины практически перед всеми, не всегда собою довольный, но благодарный за саму возможность жить. После отлучения от литературы он писал: «Меня оставили без гроша». И снова спасался детьми, не переставал выступать, читать лекции, жечь для них высоченные костры. Поэту предстояло пережить двоих сыновей и любимую жену: Борис пропал без вести на войне в 1941-м, Мария Борисовна умерла в 1955-м, а через десять лет умер сын Коля, за четыре года до смерти самого Чуковского. Он по-прежнему остаётся одним из самых переиздаваемых авторов детской литературы. Считавший главной своей работой монографию о Некрасове, на первое место он всё же ставил свои детские стихи.

В 1930-е много занимался теорией художественного перевода, выпустил книгу «Искусство перевода», переводил Марка Твена, Оскара Уайльда, Редьярда Киплинга. Начал писать мемуары – они были опубликованы посмертно. Во время войны высказался: «С падением нацистской деспотии мир демократии встанет лицом к лицу с советской деспотией. Будем ждать». В 1943-м он написал «Одолеем Бармалея!» – и его снова высекли в «Правде» пером профессора Юдина. Стихотворение он назвал «пошлой и вредной стряпней», а Чуковского – «автором, не понимающим долга писателя в Отечественной войне».

В 1960-е годы Чуковский взялся курировать пересказ Библии для детей. Идея принадлежала Геннадию Фишу, намерение у издания было просветительское: чтобы не лишать советскую молодёжь понимания древних классических сюжетов, а заодно свести религию к мифологии. Приступая, Чуковский записал в дневнике: «Когда я принимался за эту работу в 1962-м, мне было предложено не упоминать слова “евреи” и “Б-г”». Ему удалось собрать единомышленников, раздать всем работу, отредактировать тексты так, чтобы антирелигиозная цензура СССР пропустила их в печать. В издательстве «Детская литература» «Вавилонская башня и другие древние легенды» вышла в 1968 году, но весь тираж книги сразу и уничтожили. Последним его авторским утешением стала книга «Живой как жизнь», посвящённая русскому языку. Она вышла в 1962-м, и кажется, именно так можно было охарактеризовать самого Чуковского.

Алена Городецкая

jewish.ru